Борис МИСЮК                                                                    Рассказы

КЕНГУРЯТНИК 

                                   (рассказ для русских австралийцев)                          В.Ш.

 ...И дано ему было вложить дух в образ зверя, чтобы образ зверя и говорил и действовал так, чтоб убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя... Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть.

                                Откровение Святого Иоанна (13, 15-18).

Джон и Джек, то есть Ванька и Яшка, с детства привыкшие именовать себя  «по-ангельски» (по-английски, значит), старые друзья и партнеры по коммерческой части, то-бишь, пардоньте, по бизнесу, рулили-пылили как-то по «рашен хайвэю», то есть по проспекту 100-летия Владивостока, на своей шикарной «тачке». А потому как очень спешили, то пылили где-то аж под 80 км/час...            

            Об их средствах передвижения, как именуют машины в  нашей  ГАИ, госавтоинспекции,  недавно ставшей (без поллитры не выговоришь) ГИБДД*, надо сказать подробнее. Это ж вам не просто какие-нибудь затруханные «жигули» там или «волга», нет, это нор-р-рмальные джипы made in Japan. У каждого притом свой, персональный: у Джона – «крузак», ну то есть Land Cruiser фирмы Toyota, а у Джека – «ба-а-льшой рог», то есть Big Horn фирмы Isuzu.

Чтобы не утомлять читателей рябью кавычек, неизбежных, когда герои изъясняются на так называемом новоязе, я буду в дальнейшем опускать их по мере возможности. Ну а поскольку новояз спроворен на скорую руку молодым, постперестроечным поколением наполовину из «ангельского», проблем со взаимопониманием, думаю, не будет. Впрочем, вторая половина «яза» изрядно грешит гулаговским акцентом. Ну да ладно, как-нибудь притремся.

Итак, под задами у наших крутых мэнов Джона и Джека, само собой,–  крутые, навороченные джипы. И они на них круто рассекают по городским хайвэям и междугородним трассам. За бугром хайвэи как хайвэи, они ж ведь и созданы только для тачек, но никаким хреном, пардон, не для двуногих. У нас же по ним топчутся пиплы, в основном олды – старичье. Путаются под ногами, ну то есть под колесами, мешают голдам, ну то есть нормальным мэнам, жить. Бизнес у мэнов связан с сантехникой, у них два шопа в городе, в самом центре и на выезде, в зеленом густонаселенном районе, который называется Second River – Вторая Речка, да, та самая, где в тридцатых-сороковых перемалывал кости поэтов, священников, артистов, инженеров, полководцев знаменитый на весь Гулаг, а теперь и на весь свет, пересыльный лагерь.

Так, теперь о семейном положении наших героев. Джон крепко женат, ну, если расшифровать, то женился он – чего только не бывает об эту пору – на дочке начальника тюрьмы.  Джек очень холост, то есть трижды холост, потому как дважды разведен. Каждому своё...  Гитлер, как и Сталин, не дурак был, оба знали, что надо писать на лагерных воротах.

Джон-Иван Березов в свои двадцать пять успел ну очень немало. Первые, как их называли, кооперативные ларьки-киоски, быстро переименованные в «комки», то есть коммерческие ларьки, запестрев заморскими коробками, пакетами, пачками, засверкав бутылками, банками, флаконами, поражали воображение пацана, а такие соблазнительные и такие недоступные жвачка и «сникерсы» вызывали неконтролируемое слюноотделение. И тогда-то двенадцатилетний сын табельщицы и инженера фарфорового завода дал себе слово (как раньше бывало клялись пионеры – шагать по стопам родителей-верных-ленинцев) никогда, ни за какие пряники не ходить партийно-родительской дорогой  и стать в конце концов капиталистом, то есть владельцем такого киоска.

Примерно в то же самое время одного заезжего американского бизнесюгу, торговавшего, кажется, зерном и поездившего немного по России, спросили: как вы думаете, когда мы сможем догнать Америку? И наглый, самоуверенный американец, задумавшись лишь на миг, ответствовал: никогда!

            Н-да, узнал бы он хоть парочку фрагментов биографии моих героев Джона и Джека да сравнил бы их с собственным стартом во взрослый бизнес –колледж, университет, потом мелким клерком в торговой фирме и лишь к тридцати пяти годам научиться стоять на своих двоих. Нет, парниша, некогда нам и по твоим стопам, не только по родительским. Почитай вон лучше «Мои университеты» совкового классика Горького, вот тогда, может быть, и поймешь «ма-а-ленькую» разницу между нашими родинами и университетами.

            Короче, Иван, уважая и в то же время творчески потребляя родной фольклор, никогда не откладывал на завтра то, что можно урвать сегодня. Его лингвистические способности, не оцененные школьными педагогами (двойки чередовались с трояками не только по английскому, но и по русскому языку), очень пригодились ему, представьте себе, прямо на улице. Дело в том, что как раз в те годы вояки рассекретили «форпост на Тихом океане», строем, как у них это принято, громогласно пропев из Высоцкого: Открыт закрытый порт Владивосток!.. И улицы наводнили первооткрыватели-китайцы. С Иваном у них на диво легко и споро случилось полное взаимопонимание. Он куда быстрее  выучил их здоровканье: нин хао, китайцам же ох и тяжко давалось наше «здластвуйте-здррравствуйте», ну а с цифрами у народов мира на торговых перекрестках разве ж были когда проблемы? Говорящие пальцы выручали: один – вот  тебе желтый указательный палец – один килограмм хай шен, «морского огурца», значит, трепанга, стоит два, понимаешь, вот –  указательный и средний – два доррара. И все, и Ванька с корешами бежал на бухту нырять за долларами.

Он и в математике не был силен. Но это опять же по оценкам наших «ушинских», а китайцы поставили б ему чистую пятерку. Он даже по-китайски умел считать до ста, угорая до колик от произношения: и бай. А любимым числом у пацанов стало 42 – сы ши а. Ну да, прямо так – США. Кстати, следом за «ходя-ходя» из-за моря-океана припылили и американцы. Но с ними так быстро каши не сваришь, на пальцах объясняться они не любят, им подавай их родной инглиш, трепанг их тоже не интересует, вернее интересует, но – там, в Штатах, в супермаркете, на законных основаниях, импортированный из того же Китая и обналоженный американской таможней. Пацаны, хоть и не владея инглишем, мигом это дело усекли. А Иван не был бы Джоном, если б не нашел точек коммерческого соприкосновения и с этими чистоплюями «гринго». Это именно он наладил добычу у солдатиков и поставку америкэн боям пилоток и гимнастерок, ушанок и шинелей. Пусть греются в своих мерзлых Кордильерах. «Зелень», только-только обретя законную-полузаконную прописку в России, зашелестела в его карманах. В четырнадцать лет он уже мог позволить себе купить японский мотороллер «мокик» и самые натуральные парижские духи в подарок к 8 марта матери, бывшей табельщице, ныне безработной: фарфоровый завод акционировался и тут же был разграблен самими, как у нас повелось, учредителями.

В шестнадцать, кое-как домучив девятый класс, Ваня без сожаления, без слез (родительских) бросил постылую школу и отдался наконец с потрохами любимому делу. Модный прикид – малиновый клубный пиджак и долгополое пальто – пополнил его гардероб, и так-то, надо сказать, не скудный для пацана. Круг деловых знакомств ширился с субсветовой скоростью, с каковой расширяются новорожденные галактики. Супербизнес с красивым названием рэкет не миновал бы Джона ни в жизнь, будь он хоть каким боком причастен к спорту. Бог миловал – кроме пятиминутной утренней зарядки мальчишка не «болел» ничем, ни футболом, ни боксом, ни даже супермодным каратэ. Посему и рэкет со всеми его кровавыми разборками наблюдал только со стороны.   

            С Джеком-Яшкой их дороги пересеклись на добыче цветника, цветного металлолома. Это было – как любовь с первого взгляда, они сразу понравились друг другу. Обоим было по семнадцать, оба выглядели достаточно солидно, влатанные в модный прикид, хорошо знающие себе цену. Ну и вели себя соответственно. Взрослые, даже седые бизнесмены, разговаривали с ними как с равными. Они абсолютно ничем, кроме явной молодости, не походили на ровесников, на ту шпану, что рылась на мусорках и обдирала медные таблички с надгробий. Нет, они были connection, связными между купцом и поставщиком товара. Купцы делились на китайцев и наших, в основном крупных оптовиков, работающих на дядю из «белого дома» и ворочающих баснословными бабками. Эти последние даже с таможней не имели никаких проблем и с ментами любого ранга были «вась-вась». Именно у них Ванька с Яшкой научились зашориваться на лошажий манер и не замечать в желто-красной массе ни выдранных из трансформаторных будок кабелей, ни кладбищенских табличек. Яков Бердман у этих оптовиков был совсем своим. Подружившись, обнюхавшись, как говорят, Иван как-то между делом поинтересовался:

-         Ты их сто лет знаешь?      

-         Почти что. Они меня больше знают.

-         ?

-         Через папашку. Снабженец он.

-         Так снабженцев – море...

-         А он – Нептун в море. «Белый дом» снабжает.                    

            Короче говоря, партийный папашка-снабженец снабдил «для раскрутки» и отпрыска всем, чем надо, – стартовым, то есть, капиталом. Ну, в общем, так, как завещал марксизм, Маркс то есть, автор бессмертного «Капитала», который еще недавно, лет пять всего назад, изучался обязательно даже в детских садах. У Яшки и офис свой имелся. Громко сказано, конечно,– офис, но все же это была совершенно отдельная конурка под лестницей центрового дома, напротив самого «уайт хауса». Это ж во всех городах мира называется  –  «золотой треугольник». Сам Кристиан Диор, говорят, недавно нацеливался на первый этаж именно этого здания во Владивостоке, но ему не обломилось. Так-то! Яшке обломилось, а Кристиану нет. Офис и собственным имечком обзавелся: «Под трапом».

            Лишь однажды дружки, не утерпев, пустились на авантюру. Школу и Яшка забросил, но с бывшими одноклассниками не порывал. Они и позвали его как-то на экскурсию «по военно-патриотической теме» – на корабли. Ванька пошел тоже. А глаз-то у юного бизнесмена острый. Ну да, как у орла. Вот он и засек запасной гребной винт для корабельного катера, стоящего на полуюте сторожевика. Кивком показал Яшке и шепнул на ухо:

            -  Килограмм двадцать чистой бронзы...             

Школа, в которой директорствовал бывший офицер, патриотической теме уделяла львиную долю так называемого факультативного, а на самом деле добровольно-принудительного времени. На следующий день на тот же корабль пришла экскурсия из параллельного класса. Иван примкнул к ней, а Яков под самый борт сторожевика подогнал лодчонку, на которую и был благополучно, с помощью обычной бельевой веревки шустро отгружен скоммунизденный винт.

Папаша Бердман, которому, видать, «заложили» сынка его знакомые оптовики-приемщики, устроил юношам «разбор полетов» с выволочкой: ни-ког-да, ни за какие пряники, детки, не суйте в пасть дракону голые руки, не лезьте в криминал. Вот как аукается недоучкам, назидательно заметил он, брошенная школа. Это же просто кошмарный пробел в образовании – незнание классики, в частности Ильфа и Петрова, чей герой Остап Бендер предупреждал: уважайте Уголовный кодекс и пишите его с большой буквы. 

Выволочка пошла впрок. Настольными книгами у друзей стали не только «Золотой теленок» и «Двенадцать стульев», но и УК. Причем, первые две книжки пригодились, как ни странно, много больше. Да, они подружились с законом. Думали даже – на всю оставшуюся жизнь. Но жизнь оказалась намного интересней, чем даже в романах Ильфа и Петрова. Их Остапа теперь ни в какое Рио оглоблей было бы не вытолкать. Россия стала натуральной страной чудес. В ней отпала, ну кто бы мог такое представить себе, даже сама необходимость дружить с законом. Он просто-напросто стал таким же товаром, как их голубые унитазы и раковины. Пусть он, закон, отныне дружит с ними, молодыми хозяевами жизни, законодателями мод и цен, королями рынка...

Когда простой поп становится епископом, он меняет не только имидж, но и имя. Точно так же поступили и наши герои: Иван Березов стал Джоном Обрезовым, а Яков Бердман – Джеком Птицыным. Тут надо, видно, маленько объяснить, что к чему. Не будучи спортсменом, Ванька еще в юности обзавелся для самозащиты банальным обрезом двадцатого калибра. За то и переиграли его красивую фамилию корешки по российско-китайскому бизнесу. Ну а Яшка, тот просто перевел свою отнюдь вроде не английскую фамилию с английского на русский. Притом, перевел капитально, в отличие от друга, ставшего Обрезовым лишь кликушно: выкатил бабки и мигом сменил фамилию и паспорт. Как ни странно, папашка Бердман против перевода не возбухал, сам в свое время намучившись с проклятым тем пятым пунктом.

Окопавшись в яшкином офисе «Под трапом», забурев, друганы однажды  притащили туда маломерный, как раз по квадратуре, диван, нарекли его конечно же станком, ну и пошло-поехало это самое матримониально-амурное или как там его, ну одним словом б...ство. Яшка, как более теплокровный, уже на третьей в жизни бабе решил немедленно жениться, так она ему пришлась по всем, значит, статьям. Окольцованных Птицыных обмывали весь медовый месяц. А еще через восемь, то есть через девять всего, они – нет, никого не родили, а просто развелись. «Ячейка общества» оказалась для теплокровного Яшки невыносимо тесной. И все вернулось на круги своя, станок заработал снова в две смены.

Доблестная российская армия, однако, очень нуждалась как раз в таких работоспособных новобранцах. Ванькины фарфоровые предки и папашка Бердман получили на сыновей по повестке из военкомата и перепугались не на шутку: в Чечне ж уже грохотало. Бердман-старший, законопослушный с пеленок, прикинулся шлангом: «Птицын? А кто это такой? Циля, ты случаем не помнишь, что это за Птицын тут у нас прописан был?.. Нет, простите, товарищ, он давно тут не живет. Де-юре, вы правы, да, но де-факто давно уже нет».

Однако все эти еврейские штучки в новые времена не проходят. Так что по-серьезному отмазываться от армии пришлось самим юношам. Впрочем, их как-то неудобно уже и юношами-то называть: мэны, мужи половозрелые на все сто, если не на сто пятьдесят. Ивана – что называется, за его спиной – отмазывали  частным, эксклюзивным, по-новомодному выражаясь, порядком чуть не всем фарфоровым заводом. Благо, там уцелел еще какой-никакой медпункт, а в нем – добрейшая бабка-айболит, которую военкомат использовал во время осеннего и весеннего наборов. Она-то и спасла Ивана от муштры и от Чечни, за что он выкатил ей – от души – натуральную турецкую дубленку. Растроганная бабка заявила его матери – на ухо, шепотком: «С таким подарочком можно было и без моей помощи обойтись».  Эта фраза определила размер взятки и для второго «белого билета». Яков в своем военкомате презентовал кому надо равноценную шубейку и был отпущен на волю, с каковой и не расставался.

Птицын не был бы Бердманом, если б не убил прямо там же, в том самом военкомате, заодно и второго зайца. Он с младых ногтей приучился опровергать пословицу про двух зайцев. Вот и сейчас, вручив майору Ляпкину «борзого щенка», Яшка закинул удочку насчет того, что новобранец, дескать, защитник родины из него все равно был бы хреновый, потому как его самого защищать нужно от всякой шушеры, от бандитов и рэкетиров. «Кстати, вот и бабки есть на это самое дело, на пушку, да где б ее раздобыть, притом желательно сразу бы с разрешением, а?» Ляпкин охотно согласился помочь: есть у него кент один, у которого за полтыщи баксов можно «макарку» приобрести, ну и насчет «добра» на ношение тоже потом можно будет перетолковать с другим человеком. Яшка попробовал еще и поторговаться: дескать, он возьмет две пушки, у него же и партнер есть, ну а раз он становится таким образом оптовым покупателем, то нельзя ли скидку сделать хотя бы на сотенку, а? Нет, сказал Ляпкин, цена там фиксированная, как в супермаркете, но есть, кроме Макарова, еще и ТТ, этот дешевле. Короче говоря, Яша приобрел за те же пять зеленых сотен две пушки марки ТТ (китайского, как выяснилось потом, многосерийного производства). Накинув – мысленно – сотняжку, он «презентовал» один пистолет за триста баксов Ивану, поимев, получается, свой с хорошей-таки скидкой. Дружба, как говорится, дружбой, а денежки счет любят.

Избавившись от «кулацкого» обреза, Иван заодно сбросил и кликуху. Однако красивая фамилия его опять не засиделась в девках. К двадцати годам друзья нашли себя, твердо определившись в бизнесе. Заняв на первый взгляд непрезентабельную  (но это только по совковым понятиям) сантехническую нишку, они стабильно запроцветали.

В постперестроечном криминальном мире  насчет «крыш» для бизнесменов сориентировались тоже достаточно быстро, поделив миллионный город  между кланами и обложив данью все шопы, лотки, ларьки, палатки. Но у нас и криминал, надо сказать, с бо-о-льшим закидоном. Еще же Ленин изрек: Владивосток – город нашенский. Вот и бандиты у нас тоже нашенские, от совка, значит. Потому, по совковой психологии, бизнес наших героев шибал им, так сказать, в нос их привычной, родной парашей. Они и окрестили Джона с Джеком  парашютистами. А Иван был окрещен особо. Фамилии у господ острожников обычно по древней традиции укорачивают: Алексеенко – Алексей, Трифонов – Трифон. С Иваном-Джоном, однако, получилось совсем наоборот: из Березова он стал вдруг Березовским. В новообретенной кличке было несколько нюансов: уважение за оборотистость, быстрый и гибкий ум, намек на полуеврейство их тандема и, наконец, этакий сдержанно-презрительный смешок.

Птица с Березовским в свой «полтинник на двоих» развернулись нехило: два шопа, как уже было сказано, на полный ход торговали голубыми унитазами и розовыми биде, и партнеры нацеливались открыть третий магазин недалеко от центра, на Луговой площади. Уже сняли было помещение, да выяснилось вдруг, что оно находится на спорной территории, неподеленной промеж бандитами.

И вот два клана, набив стрелку, по воистину дипломатическому протоколу сошлись на  разборку.  Господа бизнесмены имели честь присутствовать при сем действе. У «англичанина» Джона здесь оказался «французский» тезка Жан, влатанный в темно-вишневое (парижский писк?) длиннополое пальто и черный берет. Он возглавлял миссию северо-восточного клана, а юго-западный клан представлял Усач, между прочим, безусый, неплохо сбитый и смахивающий в своем толстом свитере и джинсах на тренера. Жанов клан был авторитетней, помощней, соответственно и посланник чувствовал себя вольготнее и вел понаглее:

- Что-то вас многовато пришло. Уж не бить ли меня собрались?       

Усач только хмыкнул, сдержанно улыбнувшись. Территория вообще-то была его, юго-западная. Огромный домина, вместивший дюжину магазинов, ларьков, контор и мастерских, давно был поделен по-братски, пополам, через дворовую арку. Помещение, которое присмотрели парашютисты, находилось прямо над аркой, но на юго-западной стороне, лишь одним углом чуть-чуть цепляя северо-восток.  Вот этого «чуть-чуть» им и хватило...

- Надеюсь, хазу перемерять не будем, – продолжал Жан. –  Квадратов ваших там немного больше, базара нет. Но прошлый раз, ты помнишь, мы ж вам подкинули метра три-четыре. 

- Полметра точнее.

- Ну, чего-о-о мы мелочиться будем, – вальяжно пропел Жан. 

- Сколько та кладовка в левом углу? – Усач обратился к Яшке. Лучше б он этого не делал.                                                        

- Метр на метр, – бойко «профранцузил» тот. «Парижанин» Жан явно не признал земляка, покосившись на него и скорчив Чарли Чаплина.

- Давай, Жан, не будем брать на характер, – миролюбиво предложил Усач. – А ларек того азера на рынке отдадим вам зато цельняком. Эти парни ведь давно наши, два рундука у них под нашей крышей.

             - Вот и пора, значит, делиться, – нагло ухмыльнулся Жан. – Мы с тобой живем в криминальном мире, – это уже с суровой, какой-то полковничьей даже миной, – а ты за каких-то пархачей, вонючек мазу тянешь. Пусть пошелестят и вам, и нам помалу...

             Ивана кипятком будто ошпарили, но он смолчал и пожалел лишь о том, что нет с ним пушки. У Якова слева под мышкой пушка-тэтушка болталась, и он мысленно разрядил ее в антисемита. Но – только мысленно. После разборки наши герои без разногласий отказались от идеи третьего сантехнического шопа 

и пришли к абсолютно новой, куда более симпатичной идейке.