|
Борис МИСЮК Юморские рассказы «ТРАНС» С ИСТОРИЕЙ И ГЕОГРАФИЕЙ.
В
моей холостяцкой однокомнатной
квартире, достаточно, надо сказать,
тесной, чуть не половину площади
занимает, демонстрируя, видно, русское
гостеприимство, просторная прихожка, а
в ней видное место отхватил,
представьте себе, самый обыкновенный
трансформатор, который мирит 220 вольт
нашей сети с японской 110-вольтовой
бытовой техникой, за полтора
десятилетия завоевавшей русские, во
всяком случае дальневосточные, кухни и
ванные. Вот он и прописался на табурете
в прихожке, между кухней, где
перманентно шебаршит холодильник Mitsubishi,
и ванной, в которой от субботы до
субботы дремлет стиральная машина Hitachi.
Я неосмотрительно обозвал
замечательный трансформатор “обыкновенным”
и должен извиниться, ибо он от
обыкновенных трансов,
с кулак величиной, отличается примерно
так же, как машина Фултона от
современного подвесного мотора
дюралевой лодки “Прогресс”. Это не
просто “транс” – это а г р е г а т , при
взгляде на который проникаешься
невольным уважением к его создателям,
хотя и проскальзывает в развращенном
анекдотами мозгу одновременно и такая
мыслишка рекламного характера: советские
микрокалькуляторы – самые крупные в
мире! “Транс” мой представляет
собой тяжеленький металлический
чемоданчик с крышкой на петлях (не хуже
дверных) и с массивной белой
пластмассовой ручкой, которую при
переноске ваша кисть зажимает намертво,
как кастет, так что никакой бандит-грабитель,
можете быть уверены, никогда не вырвет
ее (его) у вас даже в самом темном
подземном переходе, когда вы пойдете,
например, к подружке, у которой тоже
есть японская стиралка, но нету вот как
раз такой необходимой вещицы, какая, по
счастью, есть у вас. Окрас у чемоданчика,
как у всей, в общем-то, продукции
режимных “ящиков”, военно-камуфляжно-шаровый.
С обоих боков у него – по восемь, то
есть дважды по четыре в ряд, жаберных
щелей. Это, как и положено солидному а г
р е г а т у, вентиляционные отверстия.
Снимаете стальную крышку – и режимное
произведение предстает перед вами во
всем величии: вольтметр размером с
чайную чашку; чуть поменьше –
регулятор напряжения; предохранитель,
сокрытый в белом фаянсовом изоляторе,
почти точной копии старых, если кто
помнит, головастеньких изоляторов на
столбах ЛЭП; четыре внушительных
гнезда-розетки для включения ваших потребителей.
По центру – еще десять прорезей. На
боку, рядом с супернадежной ручкой, на
совесть приклепана четырьмя
заклепками латунная пластинка. На ней
вот что: Авторансформатор
АОСК – 0,71У2 №
24400 - 1980 г.
масса 9 кг СДЕЛАНО В СССР Да, в самой огромной стране мира сделано, а в какой конкретно точке ее необъятной карты, того знать любопытным носам – ку-ку – не положено! Секрет, военная тайна (см. книжку Аркадия Гайдара, на которой выросло столько поколений «советских ребят»). Это сейчас стало всё всем можно, а тогда – ни-ни: врагов вокруг тьма, спасу нет! Ну а нынче все наоборот – спасу от друзей не стало, все норовят помогать... скорей загнуться... Мой трансформатор – самый, может быть, великий путешественник. Даже знаменитый земляк наш Федор Конюхов вряд ли намотал столько миль на свой спидометр, сколько он! Ибо он десять лет подряд – беспрерывно, без отпусков и отгулов – путешествовал по всем морям и океанам на борту еще советского парохода в качестве трансформатора кинопроектора «Украина», добросовестно помогая матросу-киномеханику крутить кинуху экипажу, пока не заменили ту «Украину» на всех флотах видаками. Железный герой мой, будучи списан с судна в австралийском Мельбурне (о чем нежелезные герои, замечу в скобках, безуспешно мечтали все семьдесят с гаком советских лет), попал в руки моего друга Виктора Маслобоева, а уже от него – ко мне.Вот как это произошло. Лирические отступления, которые позволяли себе классики, нынешними писателями «сброшены с корабля современности». Жизнь-судьба моя морскими узлами (гордиевыми, считай) связана с кораблями. Поэтому я знаю: сбрасывать с борта в море кого-либо или даже что-либо, кроме отходов с камбуза, – преступно. Посему разрешу себе небольшое, но необходимое отступление. Статья об Австралии в справочнике заканчивалась так: «Но бывают на судах посетители, которые стремятся отнюдь не к расширению дружественных связей...» Дальше жупелы пошли – НТС, «Посев» и пр. А вот о тетушке Молли ни слова... Я писал о богатстве библиотек на судах австралийской линии. Они обязаны этим действительно чуду. И чудо это – Молли Индж.Тетушку Молли знали на всех наших судах: она приходила на каждое, заходящее в Мельбурн, и дарила чек на 200 $ – на книги. Только на книги! Ибо книга – учитель жизни, несущий свет, культуру. А представители коммунистической России, так думала тетушка Молли, обязаны быть высококультурными людьми. Однако помполитам велено было отказываться – мол, сами богаты. И они нередко так и делали. Дома «кум» (куратор флота от КГБ) объявлял членам экипажа, что «зловредная тетушка – агент ЦРУ». А она в 1985 году вынуждена была продать дом, чтоб иметь возможность продолжать дарить книги на каждое судно из России... Она возила наших моряков на своей машине в экскурсии по Мельбурну. И делала это до последнего своего дня. В прошлом рейсе я подружился с Виктором, русским австралийцем, удивительным человеком. Неистребимо русская душа! Родной человек, родная кровь, родина... Огромного роста мужик, во многом схожий с бунинским Захаром Воробьевым («Этот богатырь с его благородной душой не находит применения своим силам и бессмысленно погибает от перепоя...», – это из учебника по литературе), во многом, но, слава Богу, не во всем похожий, Виктор силам своим нашел достойное применение с юных лет – он талантливый механик, считай, Иисус Христос в технике: воскрешает убитые машины и механизмы, делает их «как новенькие». И от перепоя, когда таковой случается, не погибает, тьфу-тьфу-тьфу, а успешно лечится исконно русскими способами, благотворными, как выяснилось, и на Пятом континенте, но – только для русских, ибо известно же: что русскому здорово, то немцу смерть! Не
бывает случайных встреч, и лишнее
подтверждение тому – наша с Виктором
встреча, потому как и судьбы наши
оснащены едиными вехами, отмечены
сходными поворотами: ему тоже было уже
«за полтинник», когда он стал, как и я ,
холостяком. Грустно. Зато оба мы
отдались любимому делу с головой. На
моей книжной полке – на яркой цветной
фотографии – Виктор стоит во весь свой
захаров рост, подпирая спиной
двухметровый кирпичный забор,
сложенный собственными руками, над ним
– черепичная крыша ухоженного дома с
симпатичной мансардой, а рядом с
хозяином, считай, уже бывшим, огромный
плакат-объявление о продаже дома с
аукциона:
AUCTION
saturday 22nd
september at 1 p.m. Виктор во всегдашней, излюбленной своей форме – удобном и весьма приличном комбинезоне темно-серого цвета, слегка распахнутом на груди, синий берет на голове и немного (истинно по-русски) виноватая улыбка на заветренном лице человека, живущего – так и хочется сказать “на природе” – во дворе, на воздухе. Двор у него теперь – после развода и продажи дома – рядом с портом, в нежилом, “производственном” районе Мельбурна, и завален этот двор битыми лимузинами, автобусами, тракторами, ломаными станками и прочей разной техникой. Пройдя через его черномозолистые, огромные, как лопаты, но бережные, даже нежные руки, вся эта техника снова станет работать во благо. В нашей “Правде” лет двадцать назад вполне мог бы появиться очерк “Уральский мастер – золотые руки дарит вторую жизнь машинам во имя торжества светлого будущего всего человечества”. Урал – родина предков Виктора, на воротах его владения начертано: URAL. И ты невольно вскрикнешь мысленно «ура», узрев неожиданно эту надпись после целого дня езды по англоязычному городу. И в гараже-мастерской-приемной австралуральского мастера тебе тут же чисто по-русски нальют сто грамм и дадут закусить соленым огурчиком. Святое дело! Виктор – параллельно с тетушкой Молли – шефствовал над нашими пароходами: тоже возил моряков по городу, по магазинам и кабакам, угощал и одаривал чем мог. «Кум» несомненно и его взял на заметку, но Виктор об этом не думал. Он просто, увидев русский пароход, всем существом тянулся к нему совершенно непроизвольно, как притягивается к планете комета или болид. Железный левиафан, приплывший оттуда, из такой далекой и такой родной страны, дышал сердечным теплом, от него веяло ароматами русских степей, лугов, соснового бора. И россиянину, заброшенному судьбой за десять морей от родины, застило глаза березовым маревом. И как тут, Боже Ты мой, не вспомнить было стихи великого Набокова: Бывают ночи: только лягу, Но сердце, как бы ты хотело,
В Россию поплывет кровать; чтоб это вправду было так: и вот ведут меня к оврагу, Россия, звезды, ночь расстрела ведут к оврагу убивать... и весь в черемухе овраг. А нашим матросикам нужна была Австралия, экзотическая страна с ее вечным теплом, неразбазаренным и умело, в отличие от России, используемым богатством, с ее долларами и шикарными супермаркетами, до самой крыши набитыми красивым добром made in..., то есть будущими дорогими подарками родным бабам и «короедам», с этими замечательными kasquette, трех-четырех-пятилитровыми «кирпичиками» белого сухого вина с чудесным букетом.И этот здоровенный русский мужик, эмигрант, наивный, как ребенок, всем во всём помогает, бесплатным таксистом часами катает их по городу, каждому русскому из России он готов отдать все. И отдает с легким сердцем, с добродушной улыбкой. Он привозит их к себе в гости и вместе с ними радуется, читая на воротах заветное имя URAL. Он дарит им швейные машинки, автомобильные приемники и магнитофоны, запчасти к их японским лимузинам, да все, что ни попросишь. И матросские души распахиваются ответно, отдаривая Виктора хлебом из судовой пекарни, селедкой и... чем бы еще отблагодарить его, технаря, механика, добрую такую душу, влюбленную в железяки и в их страну, которой он в глаза не видел, ну да, чем бы еще? Ага, вот что у нас есть, Виктор, может, сгодится тебе, вот глянь, списанный кинопроектор «Украина», но ничего что списанный – он как новенький, ага, и трансформатор к нему... Виктор улыбается детской своей улыбкой и благодарит за подарок. Господи, да для него главный-то подарок – просто видеть их, эти родные русские лица. Просто побывать на клочке родной земли, хоть и таком вот, железном, стальном, на корабельной палубе... Под просторным гаражным навесом землевладения URAL,словно в запаснике музея отечественной кинематографии, со временем скопилось больше двух десятков «Украин»... «Бери», – Виктор широко повел рукой по всему гаражу, где стояли и станки, токарный и сверлильный, и два мотора от австралийского «холдена» возвышались на верстаке, и много всего другого висело по стенам и лежало хорошо и удобно, по-хозяйски ладно. На обратном пути я как раз собирался купить в Японии стиралку, ну и кивнул на один из трансформаторов от «Украины»: вот, мол, его возьму. Мы с Виктором прощались по-русски – в гараже, с бутылкой. Он расчувствовался, я таким его еще не видел. Закурил, но неожиданно бросил сигарету под ноги, раздавил ботинком 46 размера и, потерянно на меня взглянув, выдал, именно выдал – взволнованно, как с трибуны, чего с ним раньше никогда не бывало: - Передай там, в России, что я приеду и все деньги, что заработал в Австралии, привезу в Россию!.. Капитан Евгений Федоров, влюбившись в Пятый континент, основал во Владивостоке Дальневосточный Центр дружбы с Австралией, ДВЦДА. Народу собралось немало, я тоже стал ходить туда, чего-то рассказывать людям, живо и радостно тоскующим по красивой нездешней жизни. Однажды и о Викторе им поведал. Симпатяга лет так 40, вдовушка, смуглянка, на нее я и сам был непрочь положить взгляд, загорелась: «Я бы хотела познакомиться с вашим другом, пригласить его сюда. Пусть пожил бы в России, посмотрел... У меня и квартира просторная, и дача есть...» Мне понравилось, что она в Виктора влюбилась, а не в его обетованную, сытую страну, как большинство членов нашего ДВЦДА. И написал Виктору. Увы, сваха из меня, видать, никудышная. На что я надеялся, на то, что его любовь к России гармонично соединится с любовью к женщине? Но – не суждено, знать! Богом данную судьбу не повернуть никаким произволом. Любовь к свободе, знаю это по себе, сильнее многих и многих привязанностей. Да что там говорить! Возьмите Лойко Зобара и красавицу Радду... Девятикилограммовый
агрегат так и
стоит в моей прихожке, блестя, как
сказочная собака из «Огнива» Андерсена,
огромным, «словно чайное блюдце»,
глазом вольтметра. Виктор пишет мне
письма, в которых от души, по-детски
целомудренными словами ругает писак,
сбежавших из России в Австралию и
поливающих родину грязью.«Вот уже семь
лет как мы с тобой не виделись, время
летит. А смотрю новости: дома все еще
порядка нет. Шахтеры стучат касками,
заводы стоят в бездействии, рабочие
возделывают клочки земли, выращивают
себе пропитание, задолженность
иностранцам исчисляется в биллионах $...
Вот так нам рисуют Россию, закрываю
глаза и не хочется верить. И будет ли
этому конец? Ну да ладно, это на TV.
Может быть, и неправда, очень уж
хотелось бы, чтобы неправда. Боря,
черкни писульку...” Я
перечитываю его письмецо много раз, как
некогда мама перечитывала нам с братом
письма отца с фронта. И каждый раз глаза
застывают на этой фразе: дома
все еще порядка нет... Д о м а!.. Ох, Витя, когда же ты приедешь-то? Домой.
|
